Восточная война [СИ] - Евгений Белогорский

- Премного благодарен вам, капитан, за столь трогательную заботу о моей персоне, однако позвольте мне остаться здесь. Тут у вас воздух гораздо чище, чем внизу, да и дышится легче.  К тому же неприятель будет виден как на ладони, а там, через амбразуру много не увидишь - любезно пояснил Ардатов офицеру.

- Воля ваша, ваше превосходительство.

- Вот и прекрасно. Я думаю, вот здесь у бруствера, для меня будет самое лучшее место - сказал Ардатов и, заметив, что Усов продолжает стоять перед ним на вытяжку, добавил. - Идите лучше командовать своими людьми, капитан, неприятель уже на горизонте, а с меня хватит моего адъютанта и господ артиллеристов.

Капитан некоторое время  потоптался возле Ардатова, а затем повернулся и решительно направился к своим артиллеристам, вскоре полностью позабыв о своем госте.

Выбрав для себя место на открытой части батареи, Ардатов вместе со стоявшими рядом артиллеристами жадно рассматривал в свою подзорную трубу строй вражеских кораблей, которые медленно выходили на боевую позицию.

- Интересно, сколько их всего и под чьим флагом идут? - спросил граф, плохо разбиравшийся в корабельных тонкостях, и один из сигнальщиков немедленно дал ему точный ответ.

- Двенадцать кораблей, Ваше превосходительство. Десять французских и два турецких парусника.

- Может, и название определите?

- Так точно, Ваше превосходительство. Головной - "Наполеон", концевым идет "Шарлемань", оба паровые. Первую колонну возглавляет "Виль де Пари", затем "Махмудие", "Юпитер", "Фридлянд", "Маренго" и "Жан Барт". Вторую линию возглавляет "Вальми", затем "Монтебло", турецкий "Шериф" и кажется "Аустерлиц", хотя могу и ошибиться, его плохо видно - честно признался матрос.

- Молодец - похвалил Ардатов - враз всех перечел.

- Это благодаря адмиралу Лазареву. По его именному приказу всех сигнальщиков научили на глаз определять корабли любой державы - пояснил матрос, очень довольный появившейся возможностью блеснуть перед начальством своими знаниями.

- Ну-с, господа с Непобедимой армады, посмотрим, кто чего из нас стоит - произнес Ардатов, и словно откликнувшись на его слова, закончив свое построение, французы открыли огонь с дистанции в полтора километра.

В мгновенье ока, корабли окутались густым белым дымом, который из-за слабого ветра, слишком долго оседал вниз. Это сильно затрудняло прицеливание вражеским комендорам, которые привыкли к тому, что ветер быстро относит дымы в сторону.

С ужасным воем и свистом приближался смертельный ураган к русской батареи, заставляя трепетать сердца и души её защитников, но ни один из них в страхе перед смертью не оставил своего места. Гулко ударили вражеские бомбы, ложась к огромной радости русских артиллеристов с большим недолетом до них. Словно сбросив с себя испуг и долгое ожидание, ожили и заговорили все батареи Севастополя. Вместе с Александровской грохотали Константиновская, Николаевская, Михайловская, Павловская батареи. Вслед им по врагу открыли огонь 10, 12 и 13 батареи, стремясь не отстать от своих именитых соседей. Настала та долгожданная и ответственная минута испытания, ради которой и создавались все эти мощные укрепления города.

Перестрелка между сторонами была настолько интенсивной, что время от времени то одной, то другой стороне приходилось прекращать огонь, чтобы дать возможность густым клубам пороха осесть, после чего огонь возобновлялся.

Вскоре выяснилось, что продуктивный огонь по французам может вести только Александровская, Константиновская батарея, а так же три номерные батареи. Орудия всех остальных укреплений были приведены к молчанию, в виду малоэффективности их огня.

Невозмутимо, стоя возле самого батарейного бруствера, и поглядывая на вражеские корабли в подзорную трубу, Ардатов тем ни менее с замиранием сердца ожидал, что после каждого нового залпа врага, на батарее должно было случиться что-то ужасное. Или рухнет наружная стена, или взорвется пушка, или, чего еще хуже, пороховой погреб. Однако минута проходила за минутой, но все то, что столь четко представлял себе граф, почему-то не происходило.

Да, конечно на батареях были взрывы, и он сам лично видел, как спешно уносили в лазарет раненых и складывали в сторону окровавленные тела убитых. Но все это, на фоне сноровистой суеты орудийной прислуги, уверенных команд наводчиков, казалось Ардатову не таким уж и  ужасным. Тяжелые мысли сразу отошли на задний план и, ощутив себя единым целым вместе с гарнизоном батареи, граф с большей уверенностью стал наблюдать за сражением.

Вместе со всеми в едином порыве он радовался любому попаданию во вражеский корабль, громко хваля меткость артиллеристов, хотя в страшном грохоте, который обрушился на батарею, его почти никто и не слышал.

Когда на "Виль де Пари" вспыхнул сильный пожар и французские буксиры, попытались оттащить его в море, прочь от губительного огня русских, Ардатов азартно кричал "Так его, так!" и обещал артиллеристам лишнюю чарку, если попадут в этого сукина сына еще раз. Вскоре его желание сбылось.

Огромный стодвенадцати  пушечный корабль поспешно покидал поле боя с большим креном на правый бок, густым столбом черного дыма на юте и двумя сбитыми мачтами, безжизненно свесившимися вдоль борта. "Виль де Пари" с большим трудом удалось подвести к берегу и благодаря своевременному затоплению противоположного борта, команда смогла выправить опасный крен, предотвратив опрокидывание корабля. После долгой борьбы мужественный экипаж сумел погасить пожар, не допустив огонь к пороховому погребу, однако после этого корабль требовал срочного и длительного ремонта. Отправленный на буксире в Константинополь, он попал в шторм и затонул вместе со своей малочисленной командой.

Вслед за ним оставили поле боя "Наполеон" и "Шарлемань" - главные паровые корабли французской эскадры. У первого была серьезная подводная пробоина, а у второго была повреждена машина, и он не мог самостоятельно добраться до берега. Несмотря на эти потери, французы не собирались отступать. Место выбывшего флагмана занял стодвадцати пушечный "Вальми", а вместо "Виль де Пари" головным первой линии стал аналогичный по вооружению "Фридлянд".

Казалось, что имея явное превосходство в количестве пушек, французы уже давно должны были привести к молчанию русские батареи, однако час, проходил за часом, а берег продолжал огрызаться огнем, чей накал ни на минуту не ослабевал. Севастопольский орешек, оказался явно не по зубам императорским канонирам.

Всего чего они смогли добиться, это приведения к молчанию трех орудий и повреждению лафетов у шести пушек десятой батареи. На Александровской батарее их успехи были еще скромнее -  разбито три орудия и повреждены лафеты у двух из пятидесяти восьми расположенных там пушек.

"Вальми", на котором русские сосредоточили свой огонь после ухода флагманов, получил двадцать одну пробоину и утратил часть такелажа. "Фридлянд" отделался четырьмя пробоинами, но зато потерял восемь орудий главного калибра. Другие корабли французской эскадры, в отличие от турков, так же получили повреждения различной степени тяжести и их общие потери составили 253 человека. На турецкие корабли русские артиллеристы вообще не обращали внимания и их потери составили всего трое раненых.   

Британские корабли задержались с началом боевых действий из-за довольно пикантной особенности транспортировки пароходами своих парусных кораблей. Тросы крепились по бокам кораблей, а не как обычно по носу. Британцы открыли огонь с дистанции менее километра с запозданием около сорока минут после французов, вытянувшись в две не равноценные линии против Константиновской батареи.

"Альбион", "Аретуза", "Трафальгар", "Лондон", "Британия", "Беллерофон", "Квин", "Родней", "Агамемнон", "Терибл" - вот неполный список пятнадцати британских кораблей решивших сделать с Севастополем, то, что ранее было сделано ими в Тулоне и Копенгагене. Грохот их орудий, напоминал грохот локомотива несущегося на полной скорости, только во-много крат сильнее.

Видя столь огромное огневое превосходство противника над Константиновской батареей, им на помощь пришли часть орудий Александровской и десятой батареи, в зоне поражения которых, оказались стодвадцати пушечные "Трафальгар" и "Британия".

Раз за разом эти парусные гиганты обрушивали свою бортовую мощь на узкий мыс, закрывавший им проход в Севастополь, но каждый раз после мощного залпа, когда казалось, что ничто живое не может уцелеть на узкой полоске земной тверди, зловредная батарея стреляла в ответ. И все повторялось снова и снова.

Командир британской эскадры вице-адмирал Дандас, наблюдавший за сражением с борта флагманского корабля "Альбион", явственно видел в подзорную трубу, что огонь верхнего этажа русской батарея явно ослаб. Это очень обрадовало адмирала, и он приказал Ленсингтону, поднять приказ с требованием к "Трафальгару" и "Британии" усилить огневой натиск на позиции русских.